Забытые острова - Страница 56

На биваке Ольга с удивлением смотрит на мои ноги.

— Что стало с вашими брюками? — спрашивает она меня.

— Как что? — отвечаю я с недоумением. — Чайки вели себя вполне деликатно, и хотя много кричали, но ни одна меня не обстреляла.

— Да вы взгляните на колени!

Тогда я вижу на брюках дыры, через них проглядывают голые колени. Не прошло мне даром ползание по острову. Вот почему так было больно.

Между тем птицы на острове как будто успокоились, крики их затихли. Но зато очень долго, до самой темноты, до нас доносилось негромкое гнусавое и протяжное завывание множества голосов.

— Бедные чайки, наверное, перепутали своих птенчиков и теперь разбираются! — с участием говорит Ольга.

— Слабаки! Как-нибудь разберутся! — добавляет Николай.

Ночью залаяла собака. Выбрался из-под полога. Тишина. Лишь тихий и беспрерывный звон комариков царил над берегами. Ярко светила луна. По затихшему Балхашу протянулась огненная дорожка, тысячью огоньками мерцала прибрежная полоска воды. Она металась из стороны в сторону, и все побережье казалось фантастической светящейся каемкой.

Подошел к воде, пригляделся и понял, отчего сверкала вода у самого берега. Здесь носились крохотные мальки рыб. Они охотились за выбирающимися из куколок комариками, которые один за другим вылетали из воды, оставляя тонкие, нежные шкурочки. Над Балхашем царила настоящая комариная ночь.

Остров Кашкантубек

Удивительно тих сегодня Балхаш, кое-где местами зеркальная его поверхность прочерчена полосками ряби.

Нам надо побывать на острове Кашкантубек. До него около десяти километров, и мы побаиваемся за свой капризный мотор. Если он откажет, то даже при штиле целый день придется грести маленькими лопатками-веслами. А если случится шторм?

Но моторчик старательно трудится, наш «Пеликан» мчится вперед, оставляя позади себя дорожку из расходящихся волн на воде удивительнейшей синевы. Вот перед нами и остров в берегах, сложенных из крупных камней. Он тих, пустынен, будто заснул. Первое существо, которое я встретил, — это жаба, а у самого берега в небольшом мелком заливчике плавает ее потомство — несколько крупных головастиков. Как жаба попала сюда, невольная путешественница? Да и, судя по всему, она живет здесь не одна. Нелегко было ей путешествовать с материка!

Несколько желтых трясогузок подлетают к берегу, рассаживаются на кустиках терескена и, размахивая хвостиками, с интересом разглядывают нас, редких посетителей.

Времени у нас немного, обратный путь неведом. Поэтому я спешу обследовать остров и быстро шагаю по его выгоревшей поверхности. Из-под ног неожиданно выпархивает трясогузка, волоча крылья по земле, и, изображая из себя немощную и раненую, отбегает в сторону. Она, оказывается, сидела на гнезде, а в нем — четыре темно-коричневых яичка и один уже довольно крупный птенчик, раскрывший свой отороченный желтой каемкой большой рот. История с гнездышком кажется необычной. Видимо, хозяйка гнезда, отложив яичко, погибла, а ее место потом заняла другая птичка. Или четыре яичка — болтуны, и бедная мать продолжает их высиживать, одновременно выпестывая птенчика. Последнее предположение проверить легко, разбив одно из яичек. Но рука не поднимается на такое злодеяние.

От кустика к кустику перебежало несколько ящериц. Под камнем, который я отвернул, устроились две ящерицы. Они застыли в неподвижности, я подталкиваю их, пытаюсь заставить убежать. У обеих ящериц полные животики, им предстоит откладывать яички.

Остров небольшой, километра два длиной, менее километра шириной. Он вытянут с запада на восток. Его северная сторона низкая, на ней растут несколько крохотных рощиц лоха, тамариска и саксаула. Южная сторона — скалистая и обрывистая. Возле скалистых берегов вся земля поросла диким луком. Заросли его украшены головками со светлыми цветами, кое-где уже завязались семена, но перья уже одеревенели. Луковицы живучи, покрыты тонкой пленкой, предохраняющей от высыхания. Здесь можно было бы весной набрать целую тонну лука.

На острове нет никаких домашних животных: он слишком удален от берега и населенных пунктов. Нет на нем и следов человека. Но на самом высоком его месте установлена триангуляционная вышка, а вблизи нее, у низкого берега, расположена автоматическая метеорологическая станция, видимо кем-то изредка посещаемая.

Кое-где видны норки каких-то грызунов и глубокие норы, вырытые то ли лисицами, то ли волками, охотившимися за ними. Хищники, по всей вероятности, забредали сюда зимой. Один из них мог остаться на лето, выводил потомство, жил, пока не уничтожал свою добычу.

На низком, слегка засоленном берегу много больших и светлых холмиков. Они мне хорошо знакомы. Здесь обосновалась целая колония муравьев-жнецов. Сейчас холмики кажутся безжизненными, единственный вход в жилище закрыт и забросан сверху соринками. Маленькие труженики острова давно заготовили семена, снесли их в свои подземные закрома и теперь живут в полусне и покое, размачивая сухую еду свою в самых нижних камерах, расположенных над грунтовой водой.

Муравьев-жнецов в нашей пустыне живет около десятка видов. Маленькой лопаткой я раскапываю один из холмиков до муравьев-дозорщиков. Это солончаковый светловолосый жнец. Нигде не встречал жнецов такой большой и процветающей колонией.

Одна рощица деревьев кажется необычной, и я, превозмогая усталость и жажду, иду к ней. Это саксаул. Но как он здесь истерзан листоблошками, образующими на его зеленых веточках галлы, подобные миниатюрной еловой шишечке! Галлы уже созрели, раскрылись, почернели; его хозяева справили брачные дела, отложили на зиму яички и погибли. Саксаул так обильно обвешан галлами, что на нем не видно ни одной зеленой веточки. Не без участия саксауловой листоблошки некоторые деревца засохли, не выдержав борьбы со своим недругом. На полуострове Кентубек тоже растет саксаул, и он хотя и поражается галлообразователями, но не страдает так сильно, как его собрат, оказавшийся в изоляции на острове.