Тиркуши, отстав от меня, передали эстафету преследования крикливым крачкам. Их истеричные возгласы действовали на нервы. Беспокойство птиц не было беспричинным, и мне пришлось внимательно смотреть себе под ноги, чтобы не наступить на яички или на нежных крохотных пуховичков.
Курганы были старинные, все сложены из крупного щебня, принесенного с берега. Возле каждого находились группы камней. Время изменило их расположение, но иногда они сохраняли очертание правильного круга или прямоугольника. Возле одного из них каменный круг был сложен из больших, вкопанных торчком камней. Все это напоминало сакские захоронения.
Едва я приблизился к самому большому кургану, как с его вершины, заставив вздрогнуть от неожиданности, вылетела утка-пеганка и, обеспокоенная, стала носиться вокруг. На кургане оказались две довольно крупные, возможно, ранее принадлежавшие лисам норы, в которых и поселились утки. Светлая почва бутанчика возле нор вся истоптана птичьими лапками. Желая успокоить утку, я поспешно покинул большой курган, но был вынужден возвратиться к нему. Его окружало темное кольцо, но не из камней, а из засохших растений петросимония сибирика. Какие-то особенные почвенные условия, возможно созданные случайно человеком около двух тысячелетий назад, сказывались до настоящего времени. Для крохотных кустиков кеурека, покрывавших всю сухую и высокую часть островка, этот круг был недосягаем, и на нем они не росли.
Вот и конец островка. На небольшом маячке высотой около семи метров, сооруженном из уголкового железа, рядом с сигнальной лампочкой, автоматически зажигавшейся с наступлением темноты, расположилось гнездо воронов. Два родителя, громко каркая, взлетели мне навстречу, в то время как пара великовозрастных птенцов напряженно всматривалась в нарушителя их покоя.
Возвращаясь обратно, я увидел, как один из родителей угощал своего отпрыска птенчиком чайки, очевидно, воспользовался последствием переполоха, устроенного птицами. Недалеко от косы с лежащим на ней надувным матрасом я миновал верблюдов. Застыв как изваяния, с презрительно недоброжелательной гримасой на мордах, они не сводили с меня взгляда своих, как мне показалось, злобных глаз. Добравшись до матраса, я с облегчением улегся на него и, подгоняемый волнами, приблизился к берегу.
В соленой части Балхаша островов мало. До тех же, которые надо посетить, далеко, и мы не спешим прежде времени расставаться с озером, часто останавливаемся. К тому же нам сопутствует удача. Сперва в одном месте, в глубоком логу, примыкающем к озеру, находим крошечный родничок с пресной водой, потом — в другом. Здесь когда-то располагалась геологическая партия, и теперь природа залечивает раны, нанесенные человеком: мусор постепенно заносит песком, закрывает растениями, остатки домишек разваливаются от дождей и ветра, консервные банки ржавеют, лишь битому стеклу ничего не делается, и оно сверкает на солнце, отражая его лучи во все стороны.
Мы останавливаемся на обрывчике над озером. С края обрыва во все стороны видно синее озеро. Легкие волны, набегая на галечниковый берег, шепчут монотонную песню. Слева — выгоревшая пустыня с редкими карликовыми кустиками. Вдали на небе белеют кучевые облака. Пахнет водным простором, душистыми цветами подмаренника.
Каменистая пустыня, окружающая озеро, бедна жизнью, и поэтому, немного побродив по ней, я возвращаюсь к биваку. Вот на пути небольшой муравьиный курганчик размером с чайное блюдце, а в его центре — широкий полузасыпанный ход. Из темной ниши хода что-то светло-желтое с коричневым молниеносно выскакивает и столь же стремительно прячется обратно. Пока я присаживаюсь на корточки, чтобы лучше разглядеть находку, незнакомое существо успевает сделать несколько быстро следующих один за другим бросков вперед и назад. Я поражен. Мне хорошо известны все муравьи Семиречья, я могу их угадать издалека по облику. Но этот, такой быстрый, неизвестен, встречаюсь с ним первый раз в жизни. Представляется совсем особенный муравей с необычным темпераментом. Неужели он только один занят делом, требующим такой необыкновенной поспешности? А это уже не похоже на муравьев, всегда работающих сообща, особенно в случаях, требующих быстроты. Склоняюсь еще ниже, пытаясь разглядеть забавное существо. Но не удается ничего увидеть, кроме мелькания коричневого тельца. Тогда вынимаю из полевой сумки эксгаустер и приставляю его трубочку ко входу. Сейчас, как только торопливая крошка выскочит наружу, сделаю энергичный вдох и засосу ее в стеклянный резервуар. Необычный предмет пугает незнакомца, он некоторое время не желает показываться и прерывает работу. Но вскоре успокаивается и принимается за свое требующее поспешности дело. Теперь я различаю: он выскакивает каждый раз с крохотным кусочком земли или камешком — значит, один, без помощников, занят земляными строительными работами.
Но мой эксгаустер беспомощен: не могу изловить этот комочек кипучей энергии. У меня слишком медленная реакция: я не успеваю сделать вдох, как моя добыча уже успевает спрятаться. К счастью, неуемный землекоп непуглив, можно продолжать эксперименты и совершенствоваться в охоте на него.
Множество неудачных попыток — своеобразная тренировка — идут на пользу, и я наконец замечаю, как живой комочек устремляется вместе с песчинками в трубочку эксгаустера. Вытаскиваю из полевой сумки лупу, с величайшим интересом подношу ее к глазам и вижу… моего старого знакомого — страшного врага муравьев паучка-парализатора. Впервые я его нашел в горах Заилийского Алатау в гнезде муравья-амазонки. Он ловкий охотник, его яд мгновенно парализует муравьев, и аппетит у него отменный. Это самочка. У нее светло-желтая головогрудь и коричневое брюшко. Вот так муравей!